Совершенно замечательная вещь  - Хэнк Грин

– Прямо сейчас тебе лучше не становиться ни тем, ни другим. Стань тем, кем действительно являешься – пострадавшим человеком в больнице.

– Не сочти за каприз, но разве моя позиция окрепнет от этого?

– Может быть, да, а может, и нет, но это безусловно наиболее безопасный вариант. Думаю, так ты поможешь многим людям принимать менее рискованные решения. – Он сказал это очень уверенно и совершенно без (справедливых) обвинений.

Слова повисли в воздухе, а он подошел к двери, открыл ее, извинившись перед стилистом, и пустил ее обратно в комнату.

– Просто освежите меня немного, – сказала я ей. – Если вы можете сделать так, чтобы я выглядела моложе, это тоже хорошо. По сути, я чувствую себя испуганной, уязвимой и слабой. – Я повернулась к Робину: – Думаю, что будет правильно не лгать об этом людям.

Через пятнадцать минут вошла Патнэм.

– Она будет здесь меньше, чем через полчаса, – сказала Дженнифер, явно имея в виду президента. – О чем, черт возьми, думала эта стилистка?! Она еще здесь? Ты выглядишь как четырнадцатилетняя сиротка.

– Все в порядке, Дженнифер, – сказала я.

– Нет, не волнуйся, еще можно все это исправить.

– Нет, – сказал я, раздражаясь, – я не об этом. Я сама так попросила.

– Выглядеть слабой?

– Нет, выглядеть так, как себя чувствую. Быть человеком, когда все пытаются слепить из меня символ.

– Но, Эйприл, ты и должна быть символом. Ты же сама всегда этого хотела. Такой шанс, возможно, самый счастливый в твоей жизни! Ты должна произвести впечатление. Это же президент! Тебе надо хорошо выглядеть!

– А как я должна выглядеть, как кинозвезда в больничной кровати? Герой? – Меня вдруг накрыл гнев, но я сдержалась и не повысила голос. – Как Мессия или как Иуда? Какой образ поможет продать побольше книг, Джен? – Я никогда еще не называла ее Джен. Наверное, никто не называл.

На миг выражение ее лица стало нечитаемым, а потом она заговорила:

– Боже, Эйприл, мне очень жаль, я правда иногда забываю, насколько ты подкована. Нечасто кто-то на шаг опережает меня, но ты абсолютно права. Ты имеешь полное право на меня злиться. Я просто хотела, чтобы ты хорошо выглядела.

Учебник Патнэм. Как только она поняла, что не победит, мгновенно начала юлить со всей энергией и лестью, на которые только была способна.

– Нет, все в порядке, – отрезала я. – Просто напряженный день выдался.

– Может, хочешь с кем-то поговорить, пока шоу не началось?

– На самом деле я понятия не имею, каким будет это шоу, так что, может, кто-нибудь мне объяснит?

– Ах да, скоро придет представитель Белого дома и все с тобой обсудит.

Так и вышло. Пять минут спустя молодая женщина в очень хорошо сшитом костюме рассказала нам, чего ожидать, как правильно себя вести, не выставить себя дураками и не нарваться на Секретную службу.

В течение десяти ужасных, в основном молчаливых минут мои родители, Энди, Дженнифер, Майя, Миранда, Робин и я слонялись по моей больничной палате, ожидая сигнала. Тихое «динь» с запястья Дженнифер известило о входящем сообщении. Патнэм посмотрела на часы и сказала:

– Она приехала.

– Ядрены пассатижи, – выдала мама, и все рассмеялись. Было так забавно наблюдать, как они волнуются. Я тоже нервничала, но не из-за президента, а из-за камер. Мне предстояло произвести впечатление умной и достойной личности, а еще найти способ напомнить, что я живой человек. Тонкая грань, а у меня мозги в кашу превратились.

Еще ужасно хотелось в туалет, но времени уже не оставалось.

Явились два типичнейших агента и проверили помещение, оценивая людей не как людей, а как потенциальные угрозы, которые надо проанализировать и за которыми следует наблюдать. Один вышел, второй остался у двери.

Затем пришла небольшая телевизионная команда: один фотограф, один видеооператор и один звукорежиссер с микрофоном. Они забились в дальний конец комнаты. Затем вошла президент. Я услышала, как открылась заслонка камеры Энди. Старый добрый Энди.

Президент немного поболтала с моими родителями, с Энди, Робином, Мирандой и Майей. Все сияли. Затем она подошла к моей кровати:

– Эйприл, как вы себя чувствуете?

– Говорят, я скоро смогу вернуться домой, – ответила я, не зная, собираемся ли мы повторить наш вчерашний разговор.

– Нелегко вам пришлось.

Я придумала несколько милых, умных ответов и сразу отбросила их в пользу:

– Очень. В голове не укладывается, что кто-то мог сделать нечто подобное. – Я на автомате повела разговор в нужное мне русло, дурная привычка. Но самый могущественный человек в мире явно привык иметь дело с подобным.

– Хорошо, что с вами друзья и близкие, – указала она на тихую линию присутствующих. Я сразу почувствовала себя виноватой и сделала все возможное, чтобы притвориться, что не знала причину. – И знай, весь американский народ тоже с тобой.

– Благодарю вас, госпожа президент. – Мы снова пожали друг другу руки, а затем камеры погасли.

– И все? – спросила я.

– Это все, что им нужно. Довольно смелая попытка направить разговор.

– Извините, привычка!

Она рассмеялась:

– Извините, что уже убегаю, но, как вы можете себе представить, это трудный день.

– Конечно, – сказала я, а потом она начала прощаться и менее чем через минуту ушла.

* * *

После того как она ушла, в комнате поднялся гул. Все уже представляли, как будут рассказывать об этом моменте до конца своей жизни. А еще истекли двадцать четыре часа, так что Энди, не сходя с места, выкладывал видео со своего телефона. В считаные секунды оно стало достоянием общественности. Все это, моя речь, когда я иду в толпе, крики, пока Мартин проталкивался ко мне. В тот момент, когда он наносит удар, его кожа становится темнее, и он превращается в шар. Камера врезается в него. Потом около пятнадцати секунд звука без изображения, лишь звон, крики и топот. А потом я на носилках говорю: «Даже в эти ужасные дни, даже когда все, о чем мы способны думать, – поступки худших из нас, я горжусь тем, что я – человек».

Это было наше лучшее видео за долгое время. И поскольку федеральные агентства уже начали говорить, что Карл ответственен за смерть Беллакура, оно попало в струю. Кадры, как обеспокоенная президент склоняется над больничной койкой, также помогли мне. Мы были правы, более чем правы. Это был момент, когда Защитники проиграли войну. Их нельзя было воспринимать как законное движение, если маленькая девочка лежит на больничной койке после того, как кто-то попытался ударить ее ножом в спину.

Конечно, это лишь раззадорило фанатиков. Те, кто действительно верил, что я была предателем своего вида, не перестали в это верить, и, если единственным способом уничтожить меня была прямая атака, ее они и избрали.